Сон в зимнюю ночь
«Тонкие ноты прохлады смешиваются с пряным аккордом теплого асфальта» - примерно так описала бы Машенька для своего журнала запах летнего вечера. Как только малейшие его флюиды возникают в воздухе, Машенька выпадает из рабочего ритма и тихонько, боком, выскальзывает из офиса.
Летом в городе возникает жизнь. Люди выносят ее на улицы, выгуливают по проспектам, по набережной. Красивые мальчики, юные боги, несут свои молодые тела, веселые наглые глаза, облегающие футболки. В машенькином детстве мальчики были бедные: неформалы, грязные волосы, папины рубашки. А эти – чисто эльфы, не для жизни, так, посмотреть.
Машенька смотрит. Выбирает скамейку на площади, прижимает к груди бумажный ящик Пандоры – пакет из «Макдональдса» - пристраивает на коленях книгу, но быстро отвлекается. Машеньку занимает другой роман, десятки романов. Она примечает наряды, сумочки, нюансы отношений, придумывает про каждого историю – как будто видит насквозь. Темнеет, и Машенька летит домой дальней дорогой – там фонари, блики на воде, людно, весело и немножко опасно. Машенька чувствует наполненность - чужими жизнями, впечатлением, теплом, вкусной сырной булкой.
Утром в переполненном метро Машенька ежится, в ее тяжелой голове еще ворочаются недосмотренные сны. Поезд с Машенькой летит мрачными подземными норами, высохшими руслами загробных рек.
Жизнь несет ее точно также – и порой выбрасывает к неожиданным берегам. Например, в глянцевый журнальчик, в котором Машенька работает на каком-то креативном подхвате. Здесь еще не знают к чему ее применить по-настоящему. Знакомая ситуация – Машеньку никто толком не может применить. Она живет неумело: вечно опаздывает, что-то опрокидывает, и эти пластмассовые бусы в ее-то годы. Да понятно все, брошенный ребенок, отца в глаза не видела, со старших классов тащила на себе еще и мать, голодные обмороки в студенчестве. Но кто бы мог подумать – вечно хохочет, дурацкие кудряшки, бусы одни глупее других.
Иногда за Машеньку серьезно берется Умная Подруга. Йога, английский, установка на успех, тайм-менеджмент. Да, Маша. Тупо режим дня, как в школе. Машенька старательно рисует свой день в Молескине (подарок Умной Подруги: «Маша, надо быть в тренде!»), но быстро отвлекается, переходит на цветочки – и страница цветет, как Бежин луг. Умная Подруга вздыхает: Машеньку не направить. Легчайшей щепкой летит она по быстрой реке своих ощущений и мечтаний.
Куда ее вынесет? Все предсказуемо. Умен, красив, высок, но - жена, дом, устроенный быт. И где-то на стороне Машенька, съемная квартира, разбросанные вещи, фальшивый янтарь. Жена морщится от бриллиантов, а эта радуется пластмассе, точнее – вот этому медовому блику внутри. Все как в студенчестве, потерянном детстве, куда так хорошо приходить два раза в неделю, не больше. Машенька, надо отдать ей должное, пару раз пыталась поставить вопрос ребром, управлять ситуацией, и даже были успехи, он поговорил с женой, но Машенька опять на что-то отвлеклась, ослабила хватку, и все как-то вернулось на круги своя.
Осенью вдруг наступает остановка, странная минута тишины, когда Машенька прижимается лбом к первому попавшемуся стеклу. Прохожие обходят стороной, только раз кто-то подошел: «Девушка, вам плохо?». За стеклом непременно возникнет, сложится из бликов и дождевых подтеков, смутное изображение. В такие минуты Машенька волнуется, страстно шепчет: «Нет, еще не пора, я еще немного побуду… Пять-шесть лет… Нет, правда, я еще не все поняла...». «Маша, - устало отвечают из-за стекла, - ты сейчас, как тут выражаются, гасишься. Потому что ты здесь уже тридцать пять лет. И до сих пор ничего не поняла. К слову, они тут живут шесть миллиардов лет – и никто из них ничего не понял. Каковы твои шансы? И вообще, что ты тут будешь делать через эти твои пять-шесть лет?». Доводы резонны, но Машенька не слушает. Только повторяет, как заведенная шарманка: «Ну пожалуйста… Еще немного…».
Зимой за окнами очередной машенькиной квартиры воцаряется непроглядная египетская тьма. Иногда особенно лютыми январскими ночами Машенька садится в постели и, не открывая глаз, плачет на луну, провалившуюся в тяжелые и темные небесные сугробы. «Отче, за что ты оставил меня?» - вопрошает Машенька страшным, не своим голосом. И тогда теплые невидимые ладони ложатся на ее горячий лоб, и неслышимые голоса шепчут слова, полные жалости. Машенька опускается на постель и забывается глубоким сном до самой весны.
В марте ослепительная мощь проснется в Машеньке. Ее поблекшие волосы нальются цветом, пойдут волнами, тонкий звон Вселенной отзовется назойливой вибрацией где-то под ребрами. Машенька оторвется от земли и легко взлетит над крышами, лучом скользнет по ослепительной жести, взлохматит еще голые ветки.
Но пока Машенька спит и смотрит уютные расфокусированные сны, в которых она совсем еще маленькая идет по широкой горячей от солнца дороге. И впереди у этой нереальной Машеньки – воскресный день, яркий и бесконечный.
Взято от автора
«Тонкие ноты прохлады смешиваются с пряным аккордом теплого асфальта» - примерно так описала бы Машенька для своего журнала запах летнего вечера. Как только малейшие его флюиды возникают в воздухе, Машенька выпадает из рабочего ритма и тихонько, боком, выскальзывает из офиса.
Летом в городе возникает жизнь. Люди выносят ее на улицы, выгуливают по проспектам, по набережной. Красивые мальчики, юные боги, несут свои молодые тела, веселые наглые глаза, облегающие футболки. В машенькином детстве мальчики были бедные: неформалы, грязные волосы, папины рубашки. А эти – чисто эльфы, не для жизни, так, посмотреть.
Машенька смотрит. Выбирает скамейку на площади, прижимает к груди бумажный ящик Пандоры – пакет из «Макдональдса» - пристраивает на коленях книгу, но быстро отвлекается. Машеньку занимает другой роман, десятки романов. Она примечает наряды, сумочки, нюансы отношений, придумывает про каждого историю – как будто видит насквозь. Темнеет, и Машенька летит домой дальней дорогой – там фонари, блики на воде, людно, весело и немножко опасно. Машенька чувствует наполненность - чужими жизнями, впечатлением, теплом, вкусной сырной булкой.
Утром в переполненном метро Машенька ежится, в ее тяжелой голове еще ворочаются недосмотренные сны. Поезд с Машенькой летит мрачными подземными норами, высохшими руслами загробных рек.
Жизнь несет ее точно также – и порой выбрасывает к неожиданным берегам. Например, в глянцевый журнальчик, в котором Машенька работает на каком-то креативном подхвате. Здесь еще не знают к чему ее применить по-настоящему. Знакомая ситуация – Машеньку никто толком не может применить. Она живет неумело: вечно опаздывает, что-то опрокидывает, и эти пластмассовые бусы в ее-то годы. Да понятно все, брошенный ребенок, отца в глаза не видела, со старших классов тащила на себе еще и мать, голодные обмороки в студенчестве. Но кто бы мог подумать – вечно хохочет, дурацкие кудряшки, бусы одни глупее других.
Иногда за Машеньку серьезно берется Умная Подруга. Йога, английский, установка на успех, тайм-менеджмент. Да, Маша. Тупо режим дня, как в школе. Машенька старательно рисует свой день в Молескине (подарок Умной Подруги: «Маша, надо быть в тренде!»), но быстро отвлекается, переходит на цветочки – и страница цветет, как Бежин луг. Умная Подруга вздыхает: Машеньку не направить. Легчайшей щепкой летит она по быстрой реке своих ощущений и мечтаний.
Куда ее вынесет? Все предсказуемо. Умен, красив, высок, но - жена, дом, устроенный быт. И где-то на стороне Машенька, съемная квартира, разбросанные вещи, фальшивый янтарь. Жена морщится от бриллиантов, а эта радуется пластмассе, точнее – вот этому медовому блику внутри. Все как в студенчестве, потерянном детстве, куда так хорошо приходить два раза в неделю, не больше. Машенька, надо отдать ей должное, пару раз пыталась поставить вопрос ребром, управлять ситуацией, и даже были успехи, он поговорил с женой, но Машенька опять на что-то отвлеклась, ослабила хватку, и все как-то вернулось на круги своя.
Осенью вдруг наступает остановка, странная минута тишины, когда Машенька прижимается лбом к первому попавшемуся стеклу. Прохожие обходят стороной, только раз кто-то подошел: «Девушка, вам плохо?». За стеклом непременно возникнет, сложится из бликов и дождевых подтеков, смутное изображение. В такие минуты Машенька волнуется, страстно шепчет: «Нет, еще не пора, я еще немного побуду… Пять-шесть лет… Нет, правда, я еще не все поняла...». «Маша, - устало отвечают из-за стекла, - ты сейчас, как тут выражаются, гасишься. Потому что ты здесь уже тридцать пять лет. И до сих пор ничего не поняла. К слову, они тут живут шесть миллиардов лет – и никто из них ничего не понял. Каковы твои шансы? И вообще, что ты тут будешь делать через эти твои пять-шесть лет?». Доводы резонны, но Машенька не слушает. Только повторяет, как заведенная шарманка: «Ну пожалуйста… Еще немного…».
Зимой за окнами очередной машенькиной квартиры воцаряется непроглядная египетская тьма. Иногда особенно лютыми январскими ночами Машенька садится в постели и, не открывая глаз, плачет на луну, провалившуюся в тяжелые и темные небесные сугробы. «Отче, за что ты оставил меня?» - вопрошает Машенька страшным, не своим голосом. И тогда теплые невидимые ладони ложатся на ее горячий лоб, и неслышимые голоса шепчут слова, полные жалости. Машенька опускается на постель и забывается глубоким сном до самой весны.
В марте ослепительная мощь проснется в Машеньке. Ее поблекшие волосы нальются цветом, пойдут волнами, тонкий звон Вселенной отзовется назойливой вибрацией где-то под ребрами. Машенька оторвется от земли и легко взлетит над крышами, лучом скользнет по ослепительной жести, взлохматит еще голые ветки.
Но пока Машенька спит и смотрит уютные расфокусированные сны, в которых она совсем еще маленькая идет по широкой горячей от солнца дороге. И впереди у этой нереальной Машеньки – воскресный день, яркий и бесконечный.
Взято от автора